У меня их было две: жена и любовница. Жена волосы убирала в хвост, так чтобы не лезли в глаза, в тарелки, в лица детям.

Дома она носила мягкие тренировочные штаны и просторную футболку, в которых удобно у плиты стоять, простирнуть вещички и полы протереть.

Только в праздники, жена облачалась в нарядную блузу, юбку, в уши вдевала крупные серьги, на запястья браслеты, брала детей и уходила на какие-то фестивали. Без меня.

Я не любил подобных мероприятий и уставал за рабочую неделю. Ну, или может и не так уставал, как это служило отмазкой для семьи.

Проводив их, я все же находил силы и отправлялся к ней, к своей любовнице. Да, я изменял жене!

Любовница волосы распускала по плечам. Они ей не мешали и никому не мешали. Детей у нее не было, хозяйства особого тоже.

Дома она ходила в нарядном распахнутом халатике, а чаще просто в кружевном белье (когда живешь один, то легко можешь себе это позволить).

И еще, она никогда и никуда не торопилась. Ее никто и ничто не отвлекало (ни семья, ни дети, ни старики-родители, ни стирки-готовки) от меня.

Жена была из тех, кто закатывает огурцы и помидоры в банки. По сто банок за лето. Потому что без них я не сажусь за стол.

Она из тех, кто искусно лепит пельмени, вареники с вишнями, за зиму сотнями, потому, что я их люблю; да и семью кормить чем-то надо.

С любовницей, в обеденный перерыв, мы частенько посещаем какое-нибудь «СушиЯ». Она любит всю эту «экзотику». И я, рядом с ней, научился орудовать палочками. Иногда можно.

Когда я встретился с любовницей и впервые изменил жене, семья уже стала мне в тягость.

Жену, кажалось мне, волновал только один вопрос: когда будет зарплата. Детям вечно что-то надо: то из обуви выросли, то на что-то снова сбрасываются в школе…

Любовница делала мне подарки (мелочь всякую, но приятную), которые я прятал от жены в кладовке с инструментами.

Или что-нибудь из крутых канцтоваров, всегда можно сказать, в случае чего, что всему офису закупили. Я тоже ей делал подарки. Она любила выбирать их сама.

Жена слегка располнела после родов, фигура уже, конечно, не та. Стала и вещи подбирать себе менее облегающие, комплексует.

Любовница, хоть и не мучила себя тренажерами, но отсутствие родов и хорошее питание, позволяли ей оставаться все такой же стройной, как и в двадцать пять. Такую не стыдно было привести к друзьям.

Друзья привыкли к моей двойной жизни. Принимали меня у себя с любовницей, но с бóльшим удовольствием, напрашивались ко мне в семью на пельмени, шубу, оливье…

Мало кому из них повезло с хорошими хозяйками. И покидая наш дом, всегда целовали руки моей жене и удивленно пожимали на меня плечами (и чего еще мужику надо?).

В такие моменты, я очень гордился перед ними своей семьей, своим уютным, чистым домом и смышлеными (по каким только кружкам жена не таскала их), красивыми (все в жену белобрысые, крупные) детьми и своей женой (такой гостеприимной и обаятельной).

Время летит быстро. Качество жизни моей особо не менялось. Только, пожалуй, любовница стала такой же близкой, как жена.

Какие-то неловкости переросли в привычки. И я понял, что уже боюсь потерять ее.

Я никогда не признавался ей в любви и не обещал уйти к ней (предупредил сразу, что семью не брошу), но теперь стал говорить ей о якобы чувствах, потому что появилась ревность…

Мысли же о том, что я могу потерять жену, никогда не посещали меня. Она казалась мне частью меня самого, моей ногой, рукой, почкой… Да и она не давала никогда повода думать об этом.

Однажды, жена узнала о существовании любовницы. Передо мной встал выбор. На самом деле, если совсем честно, у меня уже не было выбора.

Я просто мог еще попытаться бороться за кого-то из них. Но именно в этот момент, я понял, как был одинок все это время.

У меня было их две: жена и любовница. Жена с которой было удобно и тепло, как с мамой. Любовница, которая тешила мое самолюбие (я мужчина «хоть куда»). Я изменял и той и другой…

Все эти годы, со мной рядом не было женщины, которую мне хотелось бы удивлять каждый день какими-то невероятными поступками, движениями души. Ради которой хотелось бы стать еще лучше, достичь еще большего. Только чтобы гордилась и восхищалась мной.

За все эти годы ни одна из женщин не обняла меня нежно со спины, не прильнула к моему затылку, когда мне было худо, не прошептала, что я лучший, что все наладится… Никто не почувствовал мой страх, не заметил моей усталости, моей неприкаянности…

Кто виноват в этом? Кто?

У меня было их две, но у меня не было одной единственной — любимой и… любящей.